ДЕНЬ СМЕРТИ ПУШКИНА В БЛОКАДНОМ ЛЕНИНГРАДЕ
Галине Михайловне Седовой
Show more
«Смерть Пушкина, наш скорбный день, -
Подумал я, на снимок глядя, -
Как отмечался он в беде,
В блокадном зимнем Ленинграде?»
Об этом в нынешней стране,
Любовью к Пушкину ведома,
Вчера рассказывала мне
Хранитель пушкинского дома.
В том горестном сорок втором,
Где замерзали кровь и слёзы,
В его пустой холодный дом,
Пять человек пришли в морозы.
Музей закрыт был в этот год,
И у дверей его квартиры,
Они под аркою ворот
Стояли, сумрачны и сиры.
Был двор заснеженным, пустой,
И в тишине печальной той,
Где не давал дышать мороз,
Негромко кто-то произнёс,
Что прозвучало, как впервые:
«Красуйся, град Петров, и стой,
Неколебимо, как Россия!»
У Мойки, мёрзнущей реки,
Недолго длилась их беседа,
И были очень далеки,
Прорыв блокады и победа.
20.01.2024
***
Почему лишь Пушкин — наше всё,
Не Толстой, не Лермонтов, не Гоголь,
Почему лишь он — наместник Бога,
Только он нам грудь мечом рассёк?
Почему лишь Пушкин — наша боль,
А не Достоевский и Тургенев?
Почему лишь он, курчавый гений,
Занимает вечно эту роль?
Властью постоянно нелюбим,
Свой покой нашедший лишь в могиле.
Потому мы так о нём скорбим
Будто бы вчера его убили?
Не с того ли, что вокруг враги,
Что, как он, и наше поколенье
Не успеет выплатить долги
И не отомстит за оскорбленье?
И опять потеря тяжела,
И опять нам утешаться нечем
В час, когда десятого числа
В феврале мы зажигаем свечи.
***
Бездомность Пушкина извечна и горька,
Жилья родного с детства он не помнит —
Лицейский дортуар без потолка,
Сырые потолки наёмных комнат,
Угар вина и карточной игры.
Летит кибитка меж полей и леса.
Дома — как постоялые дворы,
Коломна, Кишинёв или Одесса.
Весь скарб нехитрый возит он с собой:
Дорожный плащ, перо и пистолеты, —
Имущество опального поэта,
Гонимого стремительной судьбой.
Пристанищам случайным нет конца,
Покоя нет от чужаков суровых.
Михайловское? — Но надзор отца.
Москва, Арбат? — Но скупость Гончаровых.
Убожество снимаемых квартир:
Всё не своё, всё временно, всё плохо.
Чужой, не по летам его, мундир,
Чужая неприютная эпоха.
Последний дом, потравленный врагом,
Где тонкие горят у гроба свечи,
Он тоже снят ненадолго, внаём,
Который и оплачивать-то нечем.
Дрожащие огни по сторонам.
Февральский снег восходит, словно тесто.
Несётся гроб, привязанный к саням, —
И мертвому ему не сыщут места!
Как призрачен любой его приют! —
Их уберечь потомкам — не под силу, —
Дом мужики в Михайловском сожгут,
А немцы заминируют могилу.
Мучение застыло на челе —
Ни света, ни пристанища, ни крыши.
Нет для поэта места на Земле,
Но вероятно, «нет его и выше».
