В народе очень распространён миф ,что большевики сразу после Октябрьской революции задумали и провели варварскую реформу орфографии, прервав тем самым «связь времён» и уничтожив богатство русского языка. Данный мифShow more используется в основном в клерикальной, монархистской и националистической среде как доказательство пагубности и непродуманности всех реформ, проводившихся после Октябрьской революции.

Вот небольшие примеры:

1)«Из алфавита вырезали по живому буквы ять, фита, І («и десятеричное»); вместо них должны употребляться, соответственно, Е, Ф, И. Кроме того, исключался твёрдый знак (Ъ) на конце слов и частей сложных слов, но сохранялся в качестве разделительного знака (подъём, адъютант). Вопреки всякой логике, мягкий знак на конце слов сохранялся… Кроме того, полностью выпала из оборота бесценная ижица. Реформа сократила количество орфографических правил, обеднив и изуродовав фонемику произношения…»

2) «Что изменила большевистская якобы «научная» реформа русского языка? Она, прежде всего, целенаправленно исказила и ослабила его главнейшие внешние и внутренние духовные признаки: отбросила наименования букв кириллицы и их численные значения, окончательно ликвидировала их славянское шрифтовое начертание, отменила некоторые буквы, поменяла отдельные правила грамматики. А ключевое ее внутреннее негативное воздействие – покушение на те остатки богодухновенности, которые еще сохранялись в нашем светском языке после петровской реформы.

3) " Причины реформы русского языка не имели ничего общего с наукой. На это указывает, к примеру, скоропалительность решений, – состав русского алфавита был реформирован декретом секретариата Народного комиссариата просвещения уже 23 декабря 1917 года. "

4) "Это и было истинной целью реформы нашего языка – ударом в самую сердцевину навсегда отсечь русский народ от его святых православных созидательных корней: духовности, нравственности, культуры, традиций и обычаев, ослабить его волю. И опять мы наблюдаем явное богоборчество, ненависть к святости, православию и России».

Знакомая песня? А теперь давайте разбираться что было на самом деле.

*****************************************************

Реформа 1917–18 гг., в результате которой из русского письма были исключены буквы «ять», «фита», «I», отменено написание Ъ в конце слов и частей сложных слов, а также изменены некоторые орфографические правила, неразрывно связана в нашем сознании с Октябрьской революцией. Первая редакция декрета о введении нового правописания была опубликована в газете «Известия» меньше чем через два месяца после прихода большевиков к власти – 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года по новому стилю). И сама дореформенная орфография обычно именуется дореволюционной и ассоциируется со старой Россией.

На самом деле реформа языка была подготовлена задолго до октября 1917 года, и не революционерами, а лингвистами. Конечно, не все они были чужды политике, но вот показательный факт: среди разработчиков новой орфографии были люди с крайне правыми (можно сказать, контрреволюционными) взглядами, например академик А. И. Соболевский, известный своим активным участием в деятельности разного рода националистических и монархических организаций. Подготовка к проведению реформы началась в конце XIX века: после выхода в свет трудов Якова Карловича Грота, впервые собравшего вместе все орфографические правила, стала ясна необходимость упорядочения и упрощения русского правописания.

Необходимо отметить, что мысли о неоправданной сложности русского письма приходили в голову некоторым ученым еще в XVIII веке. Так, Академия наук впервые попыталась исключить букву «ижица» из русского алфавита еще в 1735 году, а в 1781 году по инициативе директора Академии наук Сергея Герасимовича Домашнева один раздел «Академических известий» был напечатан без буквы Ъ в конце слов (иными словами, отдельные примеры «большевицкой» орфографии можно было встретить за сто с лишним лет до революции!).

В 1904 году при Отделении русского языка и словесности Академии наук была создана Орфографическая комиссия, перед которой и была поставлена задача упрощения русского письма (прежде всего – в интересах школы). Возглавил комиссию выдающийся русский языковед Филипп Федорович Фортунатов, а в ее состав входили крупнейшие ученые того времени – А. А. Шахматов (возглавивший комиссию в 1914 году, после смерти Ф. Ф. Фортунатова), И. А. Бодуэн де Куртенэ, П. Н. Сакулин и другие.

Результаты дальнейшей работы языковедов оценивало уже Временное правительство. 11 мая (24 мая по новому стилю) 1917 года состоялось совещание с участием членов Орфографической комиссии Академии наук, языковедов, учителей школ, на котором было решено смягчить некоторые положения проекта 1912 года (так, члены комиссии согласились с предложением А. А. Шахматова сохранить мягкий знак на конце слов после шипящих). Результатом обсуждения стало «Постановление совещания по вопросу об упрощении русского правописания», которое было утверждено Академией наук.

Новая орфография была введена двумя декретами: после первого декрета, подписанного наркомом просвещения А. В. Луначарским и опубликованного 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года), последовал второй декрет от 10 октября 1918 года за подписью заместителя наркома М. Н. Покровского и управляющего делами Совета Народных Комиссаров В. Д. Бонч-Бруевича. Уже в октябре 1918 года на новую орфографию перешли официальные органы большевиков – газеты «Известия» и «Правда».

В это время в стране уже полыхала Гражданская война, и старая орфография, отмененная декретами большевиков, стала одним из символов сопротивления новой власти; такую же роль она играла и для русской эмиграции. За политическими спорами и идеологическими установками, в огне Гражданской войны, за десятилетия яростной вражды двух систем, о чисто языковом смысле реформы – стремлении лингвистов всего-навсего избавить русское письмо от лишних букв, обозначавших давно исчезнувшие или совпавшие с другими звуки, – почти совсем забыли…

Таким образом, современная орфография – не следствие «большевицкого произвола», «насильственного упрощения языка», а результат многолетней работы лучших русских языковедов, направленной на совершенствование правил правописания.

К сожалению,сейчас очень много передёргиваний на этой теме.

Вот что написал «поздний» Жванецкий, мудрый еврей, всю свою жизнь критиковавший советскую власть:
Show more
О СОВЕТСКОЙ РОДИНЕ

«Она была суровой, совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была.
Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего — нами, оболтусами.
Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу.
Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет.
В кукольные театры, в ТЮЗ. Позже — в драму, оперу и балет.
Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. И мы старались, как умели. И капризничали. И воротили носы.
И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. И ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё.
А она снова и снова отправляла нас в институты и университеты. В НИИ. На заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека.
Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг нечаянно дарила американские фильмы, французские духи, немецкие ботинки или финские куртки. Нечасто и немного. Зато все они были отменного качества — и кинокартины, и одежда, и косметика, и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным близкими людьми
Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. И потому молчала. И снова работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила.
Нам не хватало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало.
И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз.
Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда.
Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла.
Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. В нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя и старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. Мы думали, что мы выросли давно. Мы были уверены что вполне проживём без её заботы и без её присмотра.
Мы были уверены в этом. Мы ошибались. А она — нет.
Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала.
И ушла. Не выстрелив. Не пролив крови. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.
Вот так и живём с тех пор.
Зато теперь мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. Вдоволь.
Счастливы мы?
Не знаю.
Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда.
Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.
Спасибо тебе!
Не поминай нас плохо.
И прости. За всё! Советская Родина»...

О, Господи, не дай мне заболеть,
Повиснуть на руках у близких грузом,
А разреши тихонечко стареть Show more
И вовремя в свою скатиться лузу.

О, Господи, не дай мне в тишине,
Звенящей льдом, совсем одной остаться,
Не замечать весны в своем окне,
Уже «не быть» почти, а лишь «казаться».

О, Господи, не дай мне пережить
Своих любимых. Если так случится,
То помоги мне веру сохранить,
И дальше жить, пусть раненой — но птицей.

И на меня не возложи вины,
Такой, чтоб я под ней не устояла,
И не поставь передо мной стены,
Чтоб путь в твой Храм не начинать сначала.

И помоги гордыню усмирить,
Из сердца вынуть зависти иголки,
Дай сил прощать и научиться жить,
Не разбивая жизнь свою в осколки.

А если есть какая для меня
В твоем кармане маленькая милость,
То дай уйти, не споря, не браня,
В свой срок, приняв все то, что совершилось…

Анна Опарина

Правнучка Ася бегает – четыре года. Такая зараза! Хорошенькая, умная. Она меня по-современному называет Шура. И вот как-то сидим с ней в саду, она смотрит на меня и говорит: «Пойди сюда!»Show more
Подхожу, и она выдаёт: «Шура, что ж ты у меня некрасивый такой?»
А я ей любя: «Ты первая баба в моей жизни, которая назвала меня уродом!» Видите, вкусы у молодёжи иные, нежели в мои годы! Меняются.

По мeре тoго, как я старeл, я стал бoлее дружелюбным и мeнее критичным к сeбе. Я стал моим другoм...
Я не виню сeбя за то, что съeл лишнее печенье, не застелил постель или кyпил что-то глупoе, в котором я не нyждался. У мeня есть прaво нa беспорядoк и экстравaгантность.
Я видeл, как многие дорогие друзья пoкинули этот мир слишком рaно, прежде, чем осoзнали вeликую свободу старeния...

Александр Ширвиндт.

Внук провел у бабушки лето. Смотрит, как мама долго собирается в магазин, и говорит:
— Ну ты и кулема! Show more
— Кто, кто? – мать в изумлении смотрит на сына. — Кто я, Сережа?
— Горе ты мое луковое, – Сережа ковыряет в носу. — Шибче, шибче надо собираться. Зенки протрите.
— Отец, ты слышал? – кричит мать.

Заходит папа, на ходу завязывая галстук.
— Ну и что тут у вас?
— Сережа перешел на бабушкин язык, – сообщает мать. — Говорит как инопланетянин.
— Бабушкину феню значит освоил, – делает выводы отец. — Ну, Сережа, что ты еще знаешь?
— Не ерепенься. Не бухти. Посикунчики будете? Вы что там вошкаетесь? – сообщает Сережа, изображая при этом шаркающую бабушку. — Синеньких накушались?
— Каких еще синеньких? – мать в изумлении смотрит на сына.
— Синенькие – это баклажаны, – переводит с бабушкиного языка отец. — А еще помню, она нас с братом фашистами называла, когда мы окно разбили.
— А меня мелким шкодником, – сообщает Сережа. — Когда на лисапеде восьмерку сделал.
— На чем, на чем? – удивленная мама перестает перед зеркалом красить губы.
— На лисапеде, – поясняет папа. — Вразумела?
— Хоть ты на эту бабушкину феню-офеню не переходи, – говорит мама. — Сережа, а как у тебя сейчас настроение и все такое?
— Если лихоманки не будет, Бог даст до шести доживу, – сообщает Сережа.

Д. Зотиков